Эллигент - Страница 6

К оглавлению

6

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Ну я, конечно, не думаю, что ты слабачка, – мотает он головой, – просто не привык ни с кем делиться своими переживаниями. Я приучен делать все сам.

– Ничего, со мной можно, – говорю я. – Ты можешь полностью мне довериться. И разреши мне самой судить о том, с чем я могу справиться, а с чем – нет.

– Хорошо, – соглашается он. – Только не лги мне больше. Никогда.

– Ну ладно.

Я чувствую себя одеревеневшей, как будто мое тело втиснуто в какую-то узкую щель. Не так я хотела завершить наш разговор. Тянусь к его руке.

– Я очень сожалею, что тогда солгала тебе, – говорю я. – Правда.

– Ладно, проехали, – вздыхает он. – И не думай, пожалуйста, что я тебя не уважаю.

Мы замираем на некоторое время, взявшись за руки. Я прислоняюсь к металлической колонне. Луна скрыта облаками, небо темное. Все-таки я нахожу одну звездочку над нами. Оглянувшись, вижу линию домов на Мичиган-авеню. Они – как ряд часовых, охраняюших нас.

Постепенно я успокаиваюсь, и ощущение скованности покидает меня. Здесь, на высоте, так легко дышится. Странно, но вспышка гнева быстро отпустила меня. Последние несколько недель вообще были странными для нас обоих. Я счастлива, что наконец-то освободилась от тех чувств, которые так долго скрывала. От гнева, от боязни, что он ненавидит меня, от чувства вины из-за того, что я работала с его отцом.

– По вкусу похоже на какую-то микстуру, – говорит он, осушая свой стакан и убирая его.

– Точно, – отвечаю я, прикидывая, сколько еще осталось в моем. Допиваю залпом, морщась, когда пузырьки щекочут горло. – Не знаю, почему эрудиты вечно хвастаются своей кухней. Торты лихачей гораздо лучше. Интересно, что такого вкусненького было у альтруистов и было ли хоть что-то?

– Черствый хлеб, – смеется он. – Обычная овсянка. Молоко. Иногда мне кажется, что я до сих пор верю всему, чему нас учили. Но, очевидно, это не так, раз уж я сижу здесь и держу тебя за руку, предварительно на тебе не женившись.

– А что насчет этого говорят лихачи? – спрашиваю, кивая на наши соединенные руки.

– Лихачи… хм-м, – он ухмыляется. – Делай, что хочешь, но используй защиту, – вот их кредо.

Я поднимаю брови, чувствуя, как кровь прилила к щекам.

– Мне кажется, можно найти золотую середину, – говорит он, – между тем, чего хочется, и тем, что правильно.

– Звучит заманчиво, – я делаю паузу. – А чего ты хочешь?

Надеюсь, что сама знаю ответ, но хочу услышать это от него самого.

– Да как тебе сказать, – усмехается он и наклоняется ко мне. Хватается за металлическую пластину над моей головой и начинает медленно меня целовать. Мои губы, шею, впадинку над ключицей. Я замираю, страшась сделать что-то, что покажется ему глупым или не понравится. Но вскоре начинаю себя чувствовать какой-то статуей, не совершенно не соответствует действительности, поэтому я решаюсь обнять его за талию. Он снова целует меня в губы и вытягивает из-под ремня свою рубашку, чтобы мои руки касались его голой кожи.

Я прижимаюсь к нему сильнее, мои ладони скользят вверх по его спине, гладят его плечи. Его дыхание становится учащенней, как и мое, я чувствую вкус сладкой лимонной шипучки, которую мы пили, и запах ветра на его коже и хочу, чтобы это продолжалось вечно. Я стягиваю с него рубашку. Еще минуту назад мне было холодно, но я не думаю, что теперь кто-то из нас ощущает холод. Он решительно обнимает меня за талию, гладя свободной рукой мои волосы, и я просто тону в нем – в его разрисованной татуировками груди, в настойчивых поцелуях. Мы растворяемся в прохладным воздухе, овевающем нас.

Я расслабляюсь и не чувствую больше себя маленьким солдатом, воюющим с сыворотками и лидерами объединений. Мне легко, и это нормально – испытывать радость от того, что кончики его пальцев пробегают от моего бедра по пояснице, или дышать ему в ухо, когда он тянет меня к себе, тыкаясь лицом мне в шею и целуя меня. Я чувствую себя сильной и слабой одновременно. И охотно себе это позволяю, по крайней мере, на некоторое время.

Не знаю, как долго это продолжалось, прежде чем мы не замерзли и не съежились вместе под пледом.

– Да уж, все труднее оставаться мудрым, – смеется он мне в ухо.

– Все так, как и должно быть, – отвечаю я.

6. Тобиас

Что-то назревает. Я чувствую это, когда иду по столовой с подносом и вижу склоненные над овсянкой головы руководителей бесфракционников. То, что должно произойти, скоро произойдет.

Вчера, покидая офис Эвелин, я задержался в холле, чтобы подслушать, о чем будут говорить на совещании. Прежде чем дверь за мной закрылась, я услышал, как Эвелин сказала что-то о демонстрации. Вопрос в том, почему она не сказала об этом мне? Видимо, она все-таки не доверяет мне. Иными словами, на ее взгляд, я не так хорошо работаю, чтобы в полной мере претендовать на звание ее правой руки.

Сажусь за стол. Завтрак одинаков абсолютно для всех: миска овсянки, посыпанной коричневым сахаром, и чашка кофе. Отправляю в рот ложку каши, совсем не ощущая ее вкуса, занятый наблюдением за компанией бесфракционников. Одна из них, девочка лет четырнадцати, постоянно посматривает на часы.

Я уже наполовину доел свой завтрак, когда услышал крики. Та нервная девчушка вскакивает со своего места, как ужаленная, и все они гурьбой кидаются к двери. Бегу за ними, прокладывая себя дорогу в толпе через вестибюль штаб-квартиры эрудитов. Разорванный в клочья портрет Джанин Мэтьюз все еще валяется на полу.

Бесфракционники уже собрались на улице, посередине Мичиган-авеню. Завеса сероватых облаков закрывает солнце, делая дневной свет туманным и унылым. Я слышу чей-то крик:

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

6